ОЛЕГ ДАРК

КЛИТЕМНЕСТРА

Трагедия

действующие лица
Клитемнестра, царица Аргоса
Эгисф, ее тайный муж
Электра
               } ее дети
Орест
Мальчик
                } ее дети от Эгисфа
Девочка
Авга, кормилица Елены и Клитемнестры
Гермиона, дочь Елены
Евмел, крестьянин знатного происхождения, муж Электры
Креон, бывший воспитатель Ореста
Елена, царица Спарты
Менелай, ее муж

Действие 1

Один из покоев во дворце царицы Клитемнестры. Слева и справа - две двери, полуприкрытые тяжелыми занавесями. Посередине у стены просторное ложе.
Клитемнестра в длинном волнующемся одеянии, Эгисф. Он на голову ниже жены, сильно лыс, кажется кособоким, оттого что все время припадает на одну сторону; суетлив. Но у него правильные, чрезвычайно красивые черты лица.
             Клитемнестра (входя).
Не называй меня так никогда. Сколько говорить?
             Эгисф. Да как же еще тебя называть-то? Если твой муж был моим братом, значит, и ты мне тоже се-стри-ца. (Прислушивается к слову, как будто пробует его.) Что ты? Будто взбесилась. (Бежит за ней.) А я тебе брат.
             Клитемнестра (почти кричит). Не называй, не называй меня так. (Тише.) Я же просила.
             Эгисф. Но почему? Когда это правда. (Догоняет ее и обхватывает. Они немного борются. Валит ее на ложе. Борются и там. Потом Клитемнестра затихает, и Эгисф, распяв ее, целует ее.)
             Клитемнестра (из-под Эгисфа, немного отстраняя лицо.).
Не боишься?
             Эгисф. Я? Я ничего не боюсь. А чего это? (Ложится рядом.)
             Клитемнестра (приподнимаясь на локте и глядя на него сверху).
Орест еще жив. Знаешь?
             Эгисф. Да, жив. Но скоро так не будет. И что же?
             Клитемнестра. Вот как приедет он. Да станет спрашивать. Да с нас обоих. Это кто тут виноват в смерти моего отца? А это мы. Мы и виноваты. Что ты тогда, ну? А он приедет.
             Эгисф. Ты как будто гордишься им.
             Клитемнестра. И Электра тоже. Здесь где-то ходит. Ждет, все ждет. Выжидает. Горжусь, конечно. Ведь сын. Он был славный мальчик, я помню. Сильный, упрямый, справедливый. Какой он стал?
             Эгисф. Ты нарочно что ли? Не пойму. Нравится тебе? (Встает и отходит.) Погоди, вот я тебе расскажу.
             Клитемнестра. Мне не нравится. Хотя как? Просто я тоже жду. Есть сладость в таком ожидании. Того, что они сейчас войдут, а .мы с тобой ласкаемся. Мы ласкаемся, а они там, планы строят, обсуждают, готовятся. Может быть, за дверью стоят. Не понимаешь?
             Эгисф. Жила-была жрица, звали ее Пелопой. Вот раз стала приносить жертву Афине…
             Клитемнестра (вскакивая и выбегая на середину сцены). Да знаю я все, слышала. Перестань. Ты мне уже столько раз про это рассказывал. (Закрывает ладонями уши. Он догоняет ее и отдирает ее ладони. Клитемнестра визжит.)
             Эгисф (отдирая ее ладони). Нет, а ты еще послушай.
             Клитемнестра. Я не хочу-у.
             Эгисф (отдирая ее ладони). Афине. А один мужчина подстерег ее, спрятался в роще и ждет, чтобы освободилась.
Клитемнестра визжит, чтобы заглушить его слова.
А с ней была черная овца. Знаешь, как это всегда надо? А заколола ее, то и запачкалась в крови. Вот тут, видишь где? (Отпустив Клитемнестру, кривляется перед ней, показывая, как Пелопа запачкала подол.) Как месячные. Как месячные. (Кривляется.) Побежала к священному источнику и стала отстирывать. Аккуратная была. Нагнулась над водой…
Клитемнестра визжит.
Нагнулась-нагнулась. А тот мужчина, кто в роще, выскочил, схватил ее сзади и овладел ею. (Вертит Клитемнестру, показывая, как тот овладел Пелопой.) Вот как было. А это его дочь была. Но он-то не знал.
             Клитемнестра. Я знаю, знаю. Ты рассказывал мне.
             Эгисф. А потом у нее родился мальчик. А знаешь, кто он был?
             Клитемнестра. Я знаю.
             Эгисф. Это был я. Я! А она отнесла меня в горы. Потому что зачем же я ей? Она выходила замуж, хотя и была жрицей. Но она не могла уже, не-ет, потому что не была девственной. (Устало.) В нашей семье дяди всегда играли большую роль.
             Клитемнестра (держась за виски, идет к ложу). Замолчи, я не могу больше. Ну я прошу тебя. За что ты мучаешь меня? (Садится, склонив голову на руки и раскачиваясь.)
             Эгисф.
Хватит? Теперь хватит. Моя бабка убила отца, мать стала шлюхой, отец - клятвопреступник и насильник, а дядя - убийца. Кем я, по-твоему, должен быть? Я и должен быть злодеем. (Садится рядом, потом ложится на спину, прикрыв скрещенными руками лоб. Клитемнестра.смотрит на него, опиршись на руку.) Злодеем. И мне это нравится. Нет, я ничего не боюсь. Пусть приходят. Что они могут сделать мне, чтобы стало еще хуже? Убить? Да разве это страшно?
             Клитемнестра (смотрит на него, нежно). А мне было бы жаль. (Ласкает его грудь и шею.)
             Эгисф.
Жаль? Чего тебе жаль?
             Клитемнестра. Было бы, если бы убили тебя.
             Эгисф. Плакала бы что ли?
             Клитемнестра. Плакала бы. О, я так бы плакала, так плакала. А потом бы умерла.
             Эгисф. Это зачем?
             Клитемнестра. Как же я могла бы без тебя? Я бы не могла.
             Эгисф. Может быть, ты и любишь меня?
             Клитемнестра. Может быть. Люблю. (Ласкает его.) Я тебя очень люблю. Так люблю.
             Эгисф. А я всегда думал, что ты со мной, чтобы ему отомстить.
             Клитемнестра (с нежным упреком, но не сердясь). Как тебе не стыдно? И всегда любила.
             Эгисф. Да. А я вот не люблю тебя. И не любил никогда.
             Клитемнестра (вскакивая и отбегая). Ты, ты, ты… Не говори так никогда со мной.
             Эгисф. Да разве ты не знала?
             Клитемнестра. Не хочу, не хочу про это слышать. Ты меня любишь, любишь, я знаю. Ну скажи. (Возвращается к нему.)
             Эгисф.
Да ты и про это не хочешь, и про то. Ни про что, если правда. Хорошо. Я люблю тебя. Если так тебе больше нравится. Но я - злодей. Оттого и Электру оставил, что мне нравится, когда ненавидят меня.
             Клитемнестра. Хорошо, ты злодей, и я люблю тебя. (Целует его. Эгисф отвечает ей, увлекается, но она выворачивается, вскакивает и отбегает. Он тянется, а затем бежит за ней.) Нет-нет-нет, не сейчас. Отстань. Сейчас я не готова. (Борется.)
             Эгисф (тащит ее).
Да как же? Только что же хотела. А ты хочешь, хочешь. Я чувствую. Пойдем скорее. (Опрокидывает на ложе.)
             Клитемнестра.
Да не хочу я. (Борется. И уже уступая.) Ты же говорил, что не любишь меня.
             Эгисф. Я люблю. Тебя. Сейчас.
             Клитемнестра затихает совсем. Он целует ее.
             Эгисф (отрываясь от нее). Вот смотри, я же урод.
             Клитемнестра (так же). Разве? Не заметила.
             Эгисф. Да. А ты любишь меня. Почему?
             Клитемнестра. Потому что ты злодей?
             Эгисф. Конечно. Только поэтому. Ну разве тебе так не интересней?
Входит Электра. Она очень бедно одета и кажется, что намеренно. Высокая, худая, как-то даже высохшая, и с очень смуглым, почти черным лицом.
             Клитемнестра (быстро отстраняясь и оглядываясь).
Чего тебе? Зачем? Как ты здесь?
             Электра. Они не посмели остановить меня.
Клитемнестра смотрит на Эгисфа.
             Эгисф (кивнув).
Да. Я накажу их.
             Электра. Не надо наказывать. Они не привыкли еще, что я здесь не живу.
             Эгисф. Я накажу.
             Клитемнестра. Чего ты хочешь? Только быстрее.
             Электра. Я приду, когда ты будешь одна. (Поворачивается уйти.)
             Клитемнестра.
При нем говори или вообще не приходи.
             Электра. При нем я не стану.
             Клитемнестра. Тогда совсем убирайся.
             Эгисф. Тихо, тихо, не надо так. Я ухожу, уже ухожу. (Проходя мимо Эдектры, делает вид, с растопыренными пальцами, как будто нападает.) Я злодей, у-у. (Уходит.)
             Электра (оглядываясь).
Сумасшедший какой. Все вы сумасшедшие.
             Клитемнестра. Он славный. Жаль, что ты его не любишь.
             Электра. Как странно, да?
             Клитемнестра. Да, странно. … Ну? Теперь скажешь?
             Электра. Я хотела попросить денег.
             Клитемнестра. А при нем стеснялась, что ли? Нас ненавидишь, а денег просишь. Это правильно?
             Электра. Ты же знаешь, как мало уродилось в этом году. Пришла б я иначе?
             Клитемнестра. Не пришла бы? Да разве в первый раз?
             Электра. Мы бедны.
             Клитемнестра. Бедны. Работаете плохо.
             Электра. Значит, не дашь? (Поворачивается, чтобы уйти.)
             Клитемнестра.
Погоди, я не в том смысле. Я дам, да-ам. Надо быть богатым. А не можешь, бывает, я понимаю. Тогда люби, у кого просишь. А ты ненавидишь. Просишь и ненавидишь. Это как?
             Электра. Я не могу. Я бы хотела.
             Клитемнестра. Что ты хотела?
             Электра. Я не могу вас любить.
             Клитемнестра. Не можешь. А почему? Впрочем, я знаю. Но ты помнишь, это ты сама захотела? Никто тебя не гнал. Ты сама ушла.
             Электра. Я боялась. Разве ты не знаешь?
             Клитемнестра. И знать не хочу. Тебе не грозило ничего. Никто бы тебя не тронул.
             Электра. Убили же отца.
             Клитемнестра. Вспомнила! Замолчи сейчас же! И обсуждать с тобой не хочу. Это мое, мое, что ты понимаешь? С девчонкой обсуждать! (Смотрит на нее.) Высохла вся, погляди-ка на себя. И одета. Нарочно что ли? Для меня?
             Электра. Я всегда так.
             Клитемнестра. Всегда. Откуда я знаю? Увидеть бы тебя в обычное время.
             Электра. Приходи.
             Клитемнестра. Нет уж. Спасибо. И почернела. Отчего ты черная-то?
             Электра. Солнце.
             Клитемнестра. Прикрывалась бы. Посмотри, я. Беленькая везде. (Показывает сначала руки, потом трогает щеки.) Жила б с нами, и ты такая была.
             Электра. Нет. Я лучше в бедности и честно.
             Клитемнестра. Честно? А ходишь просишь. Не знаю, как ты так можещь. Денег я тебе, конечно, дам. Но ты подумай. Возвращайся, а? Тебя и не попрекнет никто.
             Электра. Нет. И зачем я тебе?
             Клитемнестра. Ни за чем. Просто дочь. Семья вместе должна жить. Ну как хочешь. А я дам. … От Ореста ничего не было?
             Электра (холодно). На что он тебе?
             Клитемнестра. Опять это твое зачем. Да просто так.
             Электра. А и было бы, не сказала б тебе все равно.
             Клитемнестра. Почему это? Я же люблю его.
             Электра. Как меня?
             Клитемнестра. Сравнила! Он не то что ты. Он был очень нежный мальчик. (С какой-то жадностью.) Посмотреть бы хоть, потрогать его. Я иногда как подумаю, что никогда не обниму его, не поцелую, так делается вот тут (показывает на грудь) холодно, холодно, как будто там нет ничего. Но что я тебе говорю, разве ты поймешь?
             Электра. Если придет, я передам ему.
             Клитемнестра (насторожившись). Ты думаешь, он придет? К тебе придет, а ко мне нет? Не верю. Не может такого быть. Он ко мне, ко мне первой, он прибежи-ит. Мальчик мой славненький! Знаешь, вспомню о нем, и не могу ласкать детей Эгисфа. Будто что-то мне мешает. А я часто о нем вдруг вспоминаю, когда я с ними. Но ты все равно не поймешь, потому что у тебя нет своих.
             Электра. Может, будут.
             Клитемнестра (быстро). Ты беременна?
Электра молчит.
Не хочешь, не говори. Но если родишь, позови меня. Все-таки я бабка им. Не станешь же ты отрицать?
             Электра. Не стану.
             Клитемнестра. Сейчас я тебе дам. (Достает из-за ложа шкатулку. Электра делает несколько шагов к ней и опять замирает.) У меня к тебе просьба. Только не говори сейчас ничего. Хорошо?
Электра молчит.
Если он придет, да, да, молчи! если только придет… То дай мне знать. А я прибегу. Это быстро. Посмотреть только, и все. Ни во что мешаться не буду.
             Электра. Чтобы вы убили его?
             Клитемнестра. Заладила. Никто не станет его убивать. Как и тебя. И тогда бы не стали. Зря он его тогда увез. И зачем? С перепугу. Как ты все равно. Я хотела его наказать, а потом простила. Живет себе, знаешь?. Знаешь. Все вы ходите друг к другу. Ну разве это не доказательство?
             Электра. Кого это?
             Клитемнестра. Да ладно тебе. Все же известно давно.
             Электра. И если б ты узнала, что он тут, ты бы не сообщила Эгисфу?
             Клитемнестра. Что? А! Если б вы не захотели… Да что я вас объединяю-то? Если б он не захотел, нет, конечно. Не сообщила бы. Хотя я не понимаю, но не сообщила бы. Да и зачем? Это ж наши все дела. При чем здесь Эгисф?
             Электра. Я передам ему.
             Клитемнестра. А его точно не было еще? Да ведь ты не признаешься..
             Электра. Его не было.
             Клитемнестра. Не верю я тебе. А я знаю, что если он правда придет или пришел уже, то ты настроишь его, чтобы он не приходил ко мне. Не знаю зачем это тебе. Это жестоко, Электра, Электра! (Готовится заплакать, но передумывает.) Нa вот лучше. (Достает из шкатулки монеты.) Хватит вам, нет?
             Электра. Да все равно же спасибо.
             Клитемнестра. Да? Ну нa еще. (Электра берет.) Пойдешь уже? Ну иди, иди. Мужу… А, ничего не надо.
Электра уходит, оглядываясь.
             Клитемнестра (одна).
Вот так вот. Надо будет сказать, чтоб не пускали ее. Только расстраивает. (Промокает пальцем глаза.) И за что мне это? За любовь? Не пойму. Ведь мы тут ни в чем, ни в чем не виноваты.
Входит кормилица и останавливается в стороне.
Никто не собирался его убивать. А рассказывают! Я зна-аю. Целый заговор придумали. Больные люди! Скучно им что ли? Просто так получилось. А потом уже что, ничего исправить нельзя, как всегда. Приехал, узнал, что мы тут с Эгисфом, устроил скандал. Это у него просто было. И за меч. Этот, маленький, тоже. Горячий! И ведь не боится ничего. (Улыбается с нежностью.) Ну разве я могла позволить убить его? Он же рядом с царем был как ребенок. С ним бы и не справился. Брат нашелся! Ты настоящих злодеев не видел. Ну да пусть играет. (Замечает кормилицу.) А, няня! Иди скорее сюда. Посиди со мной. Скучно мне.
             Кормилица (подходя). Да я-то посижу, конечно, посижу с тобой. Трудно разве? Так ведь все равно ж этим не поправишь ничего.
             Клитемнестра. Мы с тобой обе здесь… чужестранки. Чего не исправишь? Ну-ка, рассказывай, что знаешь. Ты же ходишь везде.
             Кормилица. А сделанного не поправишь. (Садится рядом.) Беда будет.
             Клитемнестра. Сделанного, да. Думаешь, беда? Много про нас говорят?
             Кормилица. Да говорят, все говорят. Разве запретишь? Люди много говорят, когда вмешаться не могут.
             Клитемнестра. И не надоест им. (Обнимает кормилицу за плечи.) И какая беда? Говори, не бойся.
             Кормилица. Да ведь убьют вас. Я чую.
             Клитемнестра. Пусть убивают, чем так-то. И даже лучше, если убьют.
             Кормилица. Не они, конечно, убьют. Но они одобрят.
             Клитемнестра. Тем более. А знаешь, я бы хотела, чтоб это случилось. Поскорее бы только. А то все тянется, тянется. А тут бы все и закончилось.
             Кормилица. Да ты бы хотела. А мне-то каково? Я же выкормила вас, и тебя, и Еленку эту, прости господи. И зачем ты только привезла меня, лучше б оставила. Старуха, старуха я совсем, ни помочь, ни спасти не умею.
             Клитемнестра (обнимая ее крепче, восторженно). Да, да, ты - наша мама. Не эта же кукушка. Ей бы только яйца откладывать.
             Кормилица. Не говори так о ней, царица. Ты не знаешь ничего.
             Клитемнестра. Да ладно. А кого ты из нас больше любила? Меня или Елену? В детстве я ей завидовала. Она красивая была, красивее меня. И сейчас красивее.
             Кормилица. Так ведь как? Вы для меня были обе равны. Разве я могла предпочесть кого-то? Я не могла. Две груди, два дитя. По одной на каждую.
             Клитемнестра. А ты одновременно, одновременно, скажи мне? Как интересно, правда? Между нами два часа всего разницы, а ничего общего. Ни внешне, ни внутренне.
             Кормилица. Общее есть. Вы пригожие обе были, еще в колыбельке. И та одна на двоих. Вот лежат, пузыри пускают. Все детки красные, сморщенные, а эти беленькие, да хорошенькие, да одинаковенькие. Потом на ножки встали, бегали везде, лезли, шалили, меня дергали, а я злилась на вас. Ножки то-олстенькие. Я к вам так привязалась, о своих уж и не думала. У меня ведь тоже двое было. Вот за то и наказана. (Заканчивает нараспев, будто сказку рассказывала.) Потом выросли, красавицы мои, и стали к вам свататься.
             Клитемнестра. Да ты-то чем наказана, не пойму?
             Кормилица (убежденно). Я наказана. Ох, и наказана. Но кто же это знал, что я двух драконов выкармливаю.
Проходит Эгисф. Быстро наклонившись к кормилице, говорит: "У-у-у, я злодей". Кормилица пугается. Клитемнестра смеется.
             Клитемнестра (улыбаясь).
А мы драконы? Это общее?
             Кормилица (еще оглядываясь). Сумасшедший. (Убежденно.) Конечно, драконы. Сколько людей из-за вас полегло. И еще поляжет.
             Клитемнестра. Но ведь из-за Елены-то больше, ведь больше, скажи мне?
             Кормилица. Да как тут считать. Полегло и всё.
             Клитемнестра. Из-за нее всегда больше. Ничего не всё. Я свое защищала, а она от своего бегала. И всегда так было. Кукушка!
             Кормилица. У тебя тоже муж был. Что ты с ним сделала?
             Клитемнестра. Кусок мяса. Красивого, сильного, надменного, благородного даже, но мяса. И я для него тем же была. Два куска мяса лежали в одной постели. И вдруг совсем, совсем другое. Я даже не думала, что такое может быть. Это же как чудо. (Продолжая думать о своем.) А потом приедет и заберет. Сначала подкинула. А ведь как я не хотела. Как она меня уговаривала. Разве я думала, что привыкну так? А когда привыкла, когда она выросла, я ее воспитала, она стала красавицей, заберет. И всегда была падка на чужое да готовое. С детства еще.
             Кормилица. Кого это еще? Заберет-то.
             Клитемнестра. Гермиону. Уж как мне жаль-то будет. Как жаль. Не знаю.
             Кормилица. У тебя вон, своя дочь есть. Зачем тебе чужая?
             Клитемнестра. Электра что ли? Она не любит меня.
             Кормилица. А Гермиона, думаешь, любит?
             Клитемнестра. Мне бы хотелось… А она моя, слышишь? Только моя, и ничья больше. Как я - твоя. Как Эгисф - мой.
             Кормилица. Да слышу я, слышу. Что ж?…
             Клитемнестра. И ведь как несправедливо, как несправедливо. Разве не помогаем мы всем, кто попросит? Кто только попросит. Вот неурожай. Не велел ли Эгисф купцам торговать по низким ценам, а убытки возмещал? Не открыл хлебные склады? И все ведь бесплатно. А сокровищница? Ведь ее же никто не трогал никогда. А мы обмениваем на еду. У нас же ничего, ничего не осталось. А земля? Это когда было, чтобы объединить ее и продавать, чтобы у всех было одинаково: Почему же они такие неблагодарные?
             Кормилица. Это все ничего не значит, если вы убили царя.
             Клитемнестра. Царя! Вот выдумала! Царей всегда убивают. А может, обойдется еще? (Убеждающе.) Меня Орест спасет.
             Кормилица. Да он же твой первый враг.
             Клитемнестра. Нет (качая головой). Он приедет, я сумею ему все объяснить. Как его увезли от меня, а я не знала ничего. И у меня есть план. Я знаю, как привязать его. А вон и часть моего плана идет. (Улыбаясь, подается навстречу.)
Вбегают и бросаются к матери очень похожие, одинаково одетые мальчик и девочка, но у девочки длинные волосы, а мальчик стриженый. За ними идет Гермиона. Это высокая, с достоинством держащаяся совсем юная девушка с острой, слишком крупной грудью, словно не подходяшей ей. Грудь привлекает внимание по контрасту с тонкой фигуркой. Когда Гермиона идет, то откидывается назад. С ней появляется ощущение свежести. Как будто в окно подуло.
             Кормилица.
Гермиона? Так ты вон чего … А мне и невдомек. Только, я думаю, не получится у тебя.
             Клитемнестра. Получится.
             Дети (обнимая матери колени. Наперебой). А она говорит … Она говорит… Что она мыслящая… Мыслящая… Видит нас … Нас слышит… Она наблюдает за нами… И как-то воспринимает… Что у нее есть к нам отношение…
             Клитемнестра. Да кто, кто?
             Дети (так же). Гермиона… Черепаха… Мы нашли черепаху… А она (вместе показывая на Гермиону) говорит…
             Клитемнестра (принужденно лаская детей и протягивая другую руку Гермионе. Та берет ее.). Где ж вы ее взяли?
             Дети. Там, там. (Показывая за собой.) На валу. А она говорит, что она что-то думает о нас… Видит нас… Слышит…
             Мальчик. Правда, ведь этого не может быть?
             Клитемнестра (обнимая детей, не выпускает руку Гермионы). Зачем же ты их обманываешь?
             Гермиона. Я не обманываю.
             Кормилица (ласково, но с деланной строгостью). Не приставайте, не приставайте к матери. Идите-ка отсюда. Что вы на нее накинулись-то? Давно не виделись? Только мешаете ей всегда.
             Клитемнестра. Ничего, ничего. Пусть. Они мне совершенно не мешают. (Детям.) Наверное, это она для того, чтобы вы не мучали. (Гермионе.) Да?
Гермиона кивает.
             Мальчик. Мы ее только хотели вытащить. А она…
             Девочка. Она втянула лапки. Вот так.
             Мальчик. И голову. (Оба показывают, как пряталась черепаха. Сначала руками, потом головой)
             Кормилица.
Вам лишь дай поиздеваться.
             Мальчик. А Гермиона говорит, что теперь черепаха нас любить не будет. Но ведь черепахи не любят, правда?
             Кормилица. Не любят-то не любят. Но ведь ей же тоже больно. А как ты думал?
             Клитемнестра. Я не знаю. Может, и любят. (Неуверенно.) Может быть, черепахи тоже любят. Откуда мы можем это знать? (Взглядывая на Гермиону. Ей.) Надоели они тебе?
             Гермиона. Нет. Мне с ними интересно.
             Девочка (набравшись смелости). А почему ты с нами не ходишь никогда?
             Кормилица. Очень с вами интересно бывает ходить. (Пытаясь забрать себе детей.) Идите лучше сюда. (Те увертываются.)
             Клитемнестра.
А вы опять, что ли, собрались?
             Девочка (кормилице). Тебя никто и не зовет. Вот. (Показывает ей язык. Матери.) Опять. Гермиона сказала, что черепаха будет нас там ждать. Что, раз мы ее отпустили, она теперь будет сама к нам приходить.
             Мальчик (который, вероятно, об этом только и думал). А ежи?
             Клитемнестра. Что, ежи? (Взглянув на Гермиону, словно обращаясь за помощью.)
             Мальчик.
Ежи тоже любят?
             Гермиона. И ежи, и черепахи, и птички. Все чувствуют, как к ним относятся и отвечают тем же. И лисицы, и зайцы, и свиньи с коровами. Все они хотят, чтобы их любили. А тогда и они любят.
Дети с недоверием смотрят на мать. Она им кивает.
             Мальчик.
Но тогда мы их не должны есть.
             Гермиона. Молодец, понял наконец.
             Клитемнестра (Гермионе). Устала? (Гермиона качает головой: нет.) Посиди со мной. (Тянет ее за руку.)
             Девочка (ласкаясь к матери).
Мы совсем, совсем не устали.
             Мальчик (требовательно). А ты когда пойдешь с нами?
Гермиона садится.
             Клитемнестра.
Я пойду. Но не сейчас, хорошо? Нам немного поговорить надо. Вы ели?
             Девочка (ласкаясь). Не ели, не ели.
             Клитемнестра (кормилице). Отведи их и накорми. (Детям.) А потом мы к вам придем и вместе пойдем гулять. Договорились?
Кормилица уводит детей.
Ну вот, а то я совсем тебя не вижу. Ты так любишь детей?
             Гермиона. Я всех люблю.
             Клитемнестра. А меня?
             Гермиона. Ну что вы спрашиваете? Вас я больше всех люблю. Вы же знаете. Я Вам так обязана.
             Клитемнестра. Не говори со мной так никогда. Ты мне не обязана ничем. (Обнимая ее.) Вас не было долго, я уж волноваться начала.
             Гермиона. Что волноваться?
             Клитемнестра. Вдруг что-то случилось? А я и не знаю.
             Гермиона. Что же с нами может случиться?
Проходит Эгисф. Делает над Гермионой свое обычное: "У-у-у, я - злодей". Обе смеются.
             Клитемнестра.
Не знаю. Я всегда живу в ожидании, что случится. И знаешь, нехорошо так, конечно, но если б что произошло, я из-за тебя больше бы переживала, чем вон из-за них. (Кивает в сторону ушедших детей.)
             Гермиона.
Почему?
             Клитемнестра. Я очень привязалась к тебе за это время. А ты ведь старше их. Значит, и времени больше.
             Гермиона. Я к Вам тоже очень привязана.
             Клитемнестра. Знаешь, что родители приезжают?
             Гермиона. Разве приезжают?
             Клитемнестра. Тебе не передали? Я же просила. Ничего не сделают никогда. Приезжают. Ты рада?
             Гермиона. Не знаю. Я их плохо помню.
             Клитемнестра. Они ведь увезут тебя.
             Гермиона. Да увезут, наверное.
             Клитемнестра. А ты сама хочешь? Уехать от меня хочешь ли?
             Гермиона. Я не знаю. Мне все равно.
             Клитемнестра. Ну вот! А говоришь, любишь. Так не любят. Я, например, не хочу расставаться с тобой.
             Гермиона. А я - так. Что же делать? Но если Вы хотите, я останусь. Мне все равно.
             Клитемнестра. Это если они оставят тебя. Может, я упрошу еще. Но тут вот что. У меня к тебе предложение. Мне бы очень хотелось, чтоб ты его приняла. От этого многое зависит. Ты говоришь, что обязана мне. И хоть я этого не люблю, но вот тебе возможность отдать мне долг. Раз уж ты его чувствушь.
             Гермиона. Я отдам. Что надо сделать?
             Клитемнестра. И тогда бы ты здесь осталась навсегда. Если хочешь, конечно.
             Гермиона. Если можно, я бы осталась. Мне здесь хорошо.
             Клитемнестра. Ты знаешь о моем сыне?
             Гермиона. Об Оресте? Да, о нем много говорят. Я слышала. Говорят, он где-то прячется.
             Клитемнестра. А почему прячется, знаешь?
             Гермиона. Знаю.
             Клитемнестра. И как ты к этому относишься?
             Гермиона. Никак. Это не мое дело.
             Клитемнестра. Не твое. (Обнимая ее.) Что ж ты такая-то у меня?
             Гермиона (легонько освобождясь). Какая?
             Клитемнестра. Да не знаю. Холодная.
             Гермиона. Я не холодная.
             Клитемнестра. Ну не холодная, и ладно. Не сердись. Я вот о чем подумала. А что, если бы ты вышла за него? Я тебе потом скажу, зачем мне это нужно.
             Гермиона. Да ведь его нет?
             Клитемнестра. Он приедет. А когда увидит тебя, я не думаю, что он будет отказываться.
             Гермиона. Замуж? (Оживившись.) И тогда у меня будут свои дети?
             Клитемнестра. Да, обыкновенно потом появляются дети.
             Гермиона. Я согласна. (Спохватившись.) Если вы хотите, то я согласна.
             Клитемнестра. Ну и хорошо. Я знала, что так будет. А уж я поговорю. И с твоими родителями, и с Орестом, когда приедет. Пойдем, они уж, наверное, поели. (Встают и идут.) А я им обещала. Правда. Погуляем. А я тебе тем временем объясню, в чем тут дело. Почему я в этом так заинтересована. (За сценой.) От тебя будет многое зависеть, Гермиона.













фотоколлаж Владимира Строчкова

"ДРАКОН"




ВЛАДИМИР СТРОЧКОВ



* * *
          38 В продолжение пути их пришел Он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой;
          39 у неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его.
          40 Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала:
          Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.
          41 Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом,
          42 а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё.
          Евангелие от Луки, 10:38-42.

Марфа! Марфа! Ты хлопочешь, ты заботишься о многом, ты поставила похлебку, затеваешь пироги,
а сестра твоя, Мария, тихо села ради Бога подле ног моих усталых, молча слушает Его.

Марфа! Марфа! Что ты хнычешь! Перестань пыхтеть и дуться, причитать и суетиться. Сядь и вякать не моги.
Вон сестра твоя, Мария, вся вниманье и смиренье, в слух безмолвный обратилась, вся от мира не сего.

Марфа! Марфа! Ты клокочешь, как похлебка, возмущеньем, ты пыхтишь, кухонным гневом набухая, как квашня.
Перестань, уймись, утишься, сядь и вслушайся смиренно, как сестра твоя Мария молча слушает меня.

Марфа! Марфа! Что ты хочешь? Ведь одно всего и нужно: позабыв квашню и скалку, и очаг, и злобу дня,
как сестра твоя Мария, позабывши все на свете, избирая часть благую, слушать радостно меня.

Марфа! Марфа! Что ты квохчешь? Все на свете бренно, тленно, все пожрется - и похлебка, и квашня, и письмена,
кухня, Марфа… Лишь Мария, обратясь в веках в статyю, будет слушать безответно, в камень, в слух обращена.




Псалом 57
(партитура)


Псалом 57
1 Начальнику хора. Не погуби. Писание Давида.
……..
7 Боже! сокруши зубы их в устах их; разбей, Господи, челюсти львов!
8 Да исчезнут, как вода протекающая; когда напрягут стрелы, пусть они будут как переломленные.
9 Да исчезнут, как распускающаяся улитка; да не видят солнца, как выкидыш женщины.
10 Прежде нежели котлы ваши ощутят горящий терн, и свежее и обгоревшее да разнесет вихрь.
11 Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого.
12 И скажет человек: <подлинно есть плод праведнику! итак есть Бог, судящий на земле!>


Ремарки                                             Исполнители ;    Текст
----------------------------------------------------------------------------------------------------
Начальнику хора: медленно, правильно.     Хор (ангелы): "…<подлинно есть плод праведнику!.."
Зав. отделением: вытеснение, замещение.  1 мужской голос: "…возрадуется праведник, когда увидит отмщение."

Идифуму, на Гефском орудии: не частить! 2 мужской голос: "…омоет стопы свои в крови нечестивого."

Первое Аламоф - огонь!        (Forte)           1 мужской голос: "…и свежее и обгоревшее да разнесет вихрь."

Второе Махалаф - огонь!    (Fortissimo)     2 мужской голос: "…сокруши зубы их в устах их"

Начальнику хора: беглым, из всех орудий!   Хор (люди): Вьхрррь! Въхррръ!
                                                                                   Скррррш! Скррррш!
                                                                                   Зубыйиххх!
                                                                                   Вустахххиххх!


                                                      (С мольбой)    Детский голос: "Не погуби."

                          (Яростно, с напором)    Хор (все вместе): Непогубиии!.. Скррррш! Скррррш! Скррррш!

Начхора: держать паузу 5 тактов           ……………………   ……………………

                          (Рьяно, с воодушевлением)    Хор (ангелы): "…<подлинно есть плод…"

Начальнику хора: 21 залп                          ……………………  ……………………

Начальнику хора: не исполнять! Не ис…    Женский голос : Плод этот подл.>

О, чччёрт!..                                              ……………………  ……………………

       (С праведным гневом
       и чувством глубокого возмущения)    Хор (все вместе): Скррррш! Скррррш!

Комендантскому взводу:                          Комендантский
                Привести в исполнение!                                взвод: Есть!..
                                                                                         (Бац!..)
                                                                                         Есть!..


3 раза, одно-     (Рьяно, c воодушевлением) Хор (ангелы): "…<подлинно есть…"
временно                  (Рьяно, с сокрушением) Хор (люди): Скррррш! Скррррш!
------------------------------------------------------------------------------------------------

Начальнику хора поставить на вид!!!
С подлинным верно

Подпись:                                                                 Давид.





Псалом 136

                                                                        Николаю Байтову

Псалом 136

[Давида.]
1 При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе;
2 на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы.
3 Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши - веселья: "пропойте нам из песней Сионских".
4 Как нам петь песнь Господню на земле чужой?
5 Если я забуду тебя, Иерусалим, - забудь меня десница моя;
6 прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего.
7 Припомни, Господи, сынам Едомовым день Иерусалима, когда они говорили: "разрушайте, разрушайте до основания его".
8 Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам!
9 Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!



На этот день, так уж вышло, упал вторник
и там остыл, но не думай, что он умер.
Вода в родник за ночь вникла, засунь пробник
за отворот слoва жидкость, прочти номер.

Возьми псалтирь, требник и прочти номер,
потри, понюхай, чем пахнет, как глохнет
в каббале чисел голосов немой зуммер,
и как число 136 сохнет.

Не говори: в этих цифрах нема смысла:
вода нема, а в целых числах - след ритма,
мотив псалмов, стертый смысл их почти смылся,
но голоса еще бьются в числе скрытно.

Пожуй на слух, не глотая, "При реках…":
раз - Вавилон, два - евреи, натри цифры
и сразу сплюнь горький привкус, порыв ветра;
четыре - плач, висят арфы, опять цитры.

Прилип язык в сухой гортани, шесть целых,
а ну-ка, песню нам пропой на семь восемь.
Да лучше с цитры кожу снять живьем с цедрой.
Во рту циан, в душе Сион, в глазах осень,

а тут на вербах вроде виселиц плахи,
зной, стынут жилы невербальных орудий.
Веселый ветер знай несет напев плача
в Ерусалим, стонут жилы, молчат люди,

гудит хамсин в этих жилах, как день гнева.
Забудь, десница, и меня, и знак жеста,
но как принять на веру справа налево,
что смерть младенцев обещает блаженство;

как расплескать о камни брызгами мозга
из головы их нерожденные смыслы
и где граница, что нельзя, и как можно,
чтобы при реках камень кровью умылся.

Ответь на пять, сделай милость, найди смелость,
не бей на жалость, но найди, где ошибка,
как раздробить эту малость, ее целость,
из родничков на злобу дня разлить жидкость.

Найди мотив, сложи в уме, высунь проблеск
за отворот вторых, десятых и сотых.
В остаток выпадет отврат чисел дробных.
Осадок мал, но страшен низостью сорта.

А в роднике стоит вода, бежит лежа,
как кровь по венам, а не в реках и лужах.
Но как понять, чтo есть грех и что ложно.
За воротник словом жидкость протек ужас.

Воткни тройник, пластырь и почти номер
прочти в упор, как он набухнет, как ахнет
в капкане чисел голос, звук, что в нем замер,
и чем число 136 пахнет,
и как младенцев кровь натеками стынет,
и смыслы каплями дрожат в камнях строчек.

И будет день, среда и пища в пустыне
для синих мух и скарабеев, и прочих.

А следом выпадет четверг из мух белых,
укроет реки, арфы, камни и вербы,
и скорбный перечень разбитых числ целых,
оставив кровь, родник, номер греха веры.






















фотоколлаж
Владимира Строчкова

"НОЧНЫЕ ПРИЗРАКИ"




ВИТИЕ

I

А утром птичка мне сказала: - Вить!,
и я остался вить: развился кофе,
сметаной, помидорами, и нить,
не думая ничем о катастрофе,

в каморке натянул меж паутин
для спелых притч и басен винограда
о витиях свитых. Я вил один,
стараясь вить, как правильно, как надо:

не выть, а вить, с грамматикой в ладу,
не подменяя орфику фонемой,
не рыться в синтаксическом саду,
где все многозначительно и немо,

а просто вить, стараясь увидать
простой осенний запах увяданья,
увязнуть в нем, в попытках увязать
узлами слов отрывки мирозданья

между собой в уютный гипертекст,
в понятный для себя междусобойчик,
обтягивая тканью общих мест,
как мебель бы обтягивал обойщик.

Но не свивалось, не сходилась вязь,
выскальзывая между слов; в пробелы
прошли дожди, образовалась грязь,
вне языка кричали филомелы -

не чтобы вить, а чтоб лепить гнездо
и в тесной лепоте его лепиться
под стрехами, под страхом, под звездой,
слепой звездой пожавшей ветер птицы.

А что мог я слепить, соединить?
Где мог привить какой-нибудь отросток,
перевивая с паутиной нить,
пробелы со словами, и коростой

подсохшей речи залепляя суть
провалов между слов и неумело
латая дыры, верткие, как ртуть?

Но в дырах были ночь и сон, пробелы.

А утром птичка мне сказала: - Жуть!


II

В те дыры ночи сон явился мне:
я спал под крышей греческого мифа,
в чужом гнезде языческом, а вне
кричали филомелы, словно грифы -

и вне себя в обивке бытия
пытались клювом выткать глаз тирея
из прошлого. Но это ведь и я
кромсал язык, насильничал, теряя

контроль над мыслью вить или не вить,
над гипертекстом, над собой, от страха,
пожравши детищ, не восстановить
ту связь времен, что выплела арахна,

не расплести узлов, не разодрать
ни паутины, обтянувшей череп,
ни пелены дождей; не разобрать
тех свитков, неразборчивых и через

две толщи лет, наросших там, вверху,
где и когда я был извит и проклят,
где грязь таскали в клювах под стреху
не жнущие детоубийцы-прокны;

но ведь и я, кукушкой, чужаком,
бессовестно гнездясь, теснясь и тужась,
слепых птенцов, свиваясь в жадный ком,
свивал со свету, спихивал на ужас,

в пробелы слов, под вопли филомел,
в аркан арахн, под просвист прокн и ветра,
и это было все, что я умел,
что, бестолочь, из рвущегося метра

мог вытолочь и вытолкать, спихнуть,
что под стрехой мог истолочь я в ступах.
Молочным клювом кое-как-нибудь
из слов слепить строку, гнездо, поступок

не смел, не доумел, не рисковал
молоть проблемы языком пробелов
и знаков пунктуации; кивал
на свитки домотканые; проделав

дыру-работу, выткав ткани глаз,
не мог стянуть разлезшиеся нити
тире я, и в лохматящийся лаз
свирел сквозняк, сходящийся в зените

в слепящий конус, яростный пробел,
разрыв пространства в перспективе текста,
ревущий легионом филомел,
воронкой прокн, высасывая детство

слепых птенцов из их словарных гнезд
буквальным смерчем, азбучным торнадо…
Я, прививал, размер пуская в рост,
умело прививался, где не надо,

воронкиным, кукушкиным птенцом,
подкидышем, беспомощным убивцем
с ужасным человеческим лицом,
помстившийся в бреду птенцам и птицам.

Но этот я, приснившийся себе
с рябым лицом кукушки и злодея,
в сплошном и слитном тексте, как в судьбе,
искал пробел как выход, холодея,

предполагая, зная наперед
ход мысли, очевидной, как табличка
"Выхода нет", что нужен только вход,
и что пробел не выход, а привычка

свиваться с текстом, слепленным из слов
слюной и страхом, вязким, словно тесто,
лишиться речи, филомелой снов
язык утратить, онеметь и текста

не различить - что это лишь куски
разделанных птенцов, кровящих братьев
по тесноте нелепой; от тоски
ослепнуть так, что, проглотив проклятье,

состряпанное прокной, не понять,
что будущее съел, и зло такое
залив виной, на перец попенять
и на закуску заказать жаркое

из нежных соловьиных язычков
и лакомые ласточкины гнезда,
хотя уже бригада пауков
сплела судьбу, тугую сеть для мозга,

что больше непригоден как прибор,
но в самый раз чтобы подать на ужин
с горошком; детский суповой набор
пойдет в бульон для любящего мужа

на завтрак, дальше кости кинут псам,
эриниями рыщущим по саду….

В том сне я был тирей. Но что я сам
мог противопоставить сну, распаду?

Что мог я развязать и разорвать,
разбить на строки, строфы, на куплеты?

Из дыр сочились день и явь, просветы.

А утром птичка улетела спать.





* * *

                                    Н. Байтову


Коля, ты был наверху, там, где, в общем-то, нечем
даже писать и дышать без баллона от клизмы,
многажды в книжных обвалах бывал изувечен…

Муза центонной поэзии постмодернизма,
в смежных облавах накрывшая гордого Мишу,
похоронившая в толщах останки Тимура
вместе с ордой и стремительно съехавшей Крышей
Мира, куда Александра гордыня тянула,
толщами льда заковавшая гуннов Атиллы,
смыла и грады и веси, и стогна, и гумна,
но и у ней доканать тебя сил не хватило,
тихого, но заводного заику-игумна
храма убогой поэзии, старой, как вера,
что перегруженность рифмой стиху не обуза,
равно и проза, жужжа на комузе размера,
может дать фору Гомеру…

Так вот, эта Муза,
толстая в бедрах и икрах, но быстрая в играх
(Коля, прости мне цитацию) икромолочных,
только в начале имеющих вид непорочных,
сонмы богов порождающих, смыслов и тигров,
(это ошибка, прости меня, Коля) и титров,
и параллельных изданий, не то переводов,
то ли апокрифов, то ли законных изводов
из палимпсестов в каноне, рожденных in vitro,
ересей, сект, лжеучений, гаданий по чипсам…

Словом, та самая Муза, что жрет без разбора
в грязном хлеву на задворках у нимфы Каллипсо,
все, что навалят в лохань, не страдая запором:
просо ли прозы, поэзии ли апельсины,
желуди с дуба Толстого и меченый бисер
Германа Гесса и Герника, Геринг, терцины
Тасса, Люфтваффе и гнуса неловленый мизер -
Все в ней смешалось, как в доме Обломова, Коля:
Тантра, Алмазная Сура и Сутра Корова,
и Камасутра с коанами Дикого Поля,
и демократы с костьми Николая Второго,
сальный картуз маньеристов, стихи Салимона,
выстрел "Авроры", молчанье ягнят и Царь-Пушки,
строфы из авторской песни царя Соломона.

Эх, затерялась сонетная форма частушки
где-то в Бирнамском лесу, что пошел к Эльсинору
черепом Йорика Леты испить из Каялы,
чтобы узнать, подъезжая в метро под Ижоры,
то, что Есенин сегодня спросил у менялы,
нежась в объятьях Морфея в тени Эвридики,
слушая речи ответные благоговейно:
сколько лимонныя цедры и "Красной Гвоздики"
надо на четверть портвейна для варки глинтвейна,
сколько …

А сколько мы сами-то просим у Музы?
Сколько просили у ней в Лианозовской школе,
вскользь переплывшей в бараке любые Союзы?
Что же до Музы… Да ну ее в задницу, Коля!
Сколько на рынке давали за битого, Байтов,
тех silver coins, на койнэ, на древнем иврите?
Что-то останется, пусть гиперссылками сайтов,
в горных приютах, где нас научали: Не врите!
Все остальное простят, не простят только фальши,
липы, туфты и халтуры, а на остальное
крюк из титана забей, да и двигайся дальше,
матом ругаясь, наверх, потихонечку, ноя.





* * *

… бесполезно

Все осклизло, ничего не воскресло,
ни надежда, ни любовь, ни досада.
На расквашенной душе ни оркестра,
ни ракушки, ни публичного сада;

ни души, ни человека с повязкой,
ни мента, ни часового с винтовкой,
ни мамаши со скрипучей коляской,
ни амурчика с кудрявой головкой.

Даже девушки с веслом или книгой,
даже юноши с ядром или диском.
Только стоптанной кирзовой калигой
солнце ходит с перебитым мениском,

да со дна, где ни ракушки, покрышки
батисферами болотного газа
поднимаются глухие отрыжки
обожравшегося зрением глаза.

А в пещеристых телах, альвеолах,
продираясь через вен шкуродеры,
кровь курсирует, слепой спелеолог,
да пульсируют тельца-мародеры,

да за дымчато блестящей аортой
то невнятно забубнит, то почетче,
на три такта, но сбоя' на четвертый,
сердце сумчатое, тихий наводчик.

- там под ребрами блиндаж в три наката -
и задумчиво глядит из окопа
то ли зумчатым очком аппарата,
то ли скопческим глазком перископа.

Говорит в переговорную трубку:
- Я четвертый, я восьмой, как хотите,
но пора остановить мясорубку,
цели нет, отбой, огонь прекратите!

Наблюдаю только ориентиры:
столько с веслами невест, санитарки,
столько юношей с ядром, дезертиры,
канониры, женихи, перестарки,

столько пористых костей, скудных фактов,
столько перистых мембран, перистальтик,
облаков, диаспор, систол, инфарктов…
прекратите же палить, перестаньте!

Это осень, а не артподготовка
скобный лист шуршит в ветвях изголовья
столбик ртути лезет в небо неловко
будет ясно,
прекратите,
с любовью…




* * *

Закинув голову к вершинам высоты,
пока она со смаком где-то рядом
не плюхнулась со шмяком кавуна,
просунуть взгляд наверх, в даль мачты, вдоль мечты
скользя, всползая, вспоминая взглядом
слова, названия, предлоги, имена?

Какая чушь и блажь. Какие паруса,
надуты ветром, пафосом, и даже
надеждой, радостно полощут - что? - мозги?
И где еще ядром застряли чудеса
в бегучем и стоячем такелаже?
Где скатное зерно меж семечной лузги?

Но как не разгребай куриною ногой,
а если не болезнь, то что такое жемчуг?
Спроси-ка у тридакн и почечных больных
про пиелонефрит, сгибающий дугой.
Их горький перламутр пропах мочой и желчью,
и камни в пузыре гремят без выходных.

Итак, о жемчуге - неправильный вопрос.
О чем же правильный? И чем прикажешь плакать,
когда закинутая кверху булава,
вернувшись из высот, пошла в раздрай, в разброс:
вот корка, липкий сок да илистая мякоть,
да семечки - слова, слова, слова.

Не лги себе. Ни зги - на сгибели листа,
на сломе ли мечты, или на склоне жизни.
Не жги зазря напраслины свечей,
поскольку истина проста и так пуста,
что места нету в ней ни зге, ни укоризне.
И ладно б сам не свой, так никакой, ничей.

На теплой отмели спасительного сна,
рот приоткрыв извилистой тридакной,
прибрезжишь: новый перл растет во тьме, в тиши.
Его зачатия загадка неясна,
но он шевелится, и став его придатком,
прислушайся, замри, он дышит, не дыши…

Проснешься, задыхаясь от тоски
по воздуху, но злей и резче по нехватке
чего-то, что нужней, чем горький кислород,
пытаешься хватать хрипучие куски,
но горло темнотой зажато в мертвой хватке,
и мертвые слова переполняют рот.

А утром мутный перл выходит как песок,
скребясь протоками. Песочными часами
всклень просыпаться под стеклянным колпаком
и долго вспоминать: а чем был сладок сок,
и как же так, ядром взлетев над небесами,
вся шмякоть рухнула и всосана песком.























фотоколлаж Владимира Строчкова                                                "ГУБИТЕЛЬ"