Александр Куркин
Светлой памяти мастера
//Анатолий Зверев в воспоминаниях современников – М.: Молодая Гвардия, 2006, С.151 – 154
Гениальность, которая кажется Божьим
даром, есть не что иное, как обречение
на несчастье и одиночество.
Де Виньи
Он не был человеком толпы... — родился с диагнозом — ХУДОЖНИК, жизнь его — АНАМНЕЗ...
Свиблово, которое он именовал как «Гиблово», запах хлорки...
Служба в Морфлоте, комиссация по причине неадекватного поведения...
Прогулки с женой — она с подушкой, повязанной на голову: «Жена гения должна беречь себя!»
Безумная ревность — запирал её в комнате, выходя на улицу. Приходя, кидал «еду» на пол...
Страсть к футболу — мог часами гонять камень, консервную банку — да что угодно — по улицам Москвы... И игра в шашки — ГРОССМЕЙСТЕР!!! — «Старик! Ты в сортире! И ещё раз, только в другом! У тебя что, две жопы?!»
Неизменная сигара «Пагар» — дешёвая, вонючая, постоянно тухнущая...
Круг общения НЕОБЫЧАЙНЫЙ... — художники, коллекционеры, поэты, рабочие и люди без определённых «занятий» - HOMO SAPIENS!
При всём при этом — абсолютное небрежение к себе — ЕГО МИР — это МИР, который принадлежал только ему — «В СЕЙ МИР ВХОДЯЩИЕ - ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЕ...»
Безудержная страсть наблюдать, запоминать и, мгновенно схватывая суть того, что привлекало его внимание, — воплощалась в его рисунках, акварелях, картинах...
Тимофеичу было безразлично, где рисовать, где пребывать, где спать... Мастерская Воробьёва — Толя особым образом режет ржаной хлеб, превращая его в «пирамиду» состоящую из кусков, брусков и кусочков разной величины и формы. На столе на обычной бумаге рассыпана гречневая каша и неизменная жареная навага из «Кулинарии». Бутылка с водкой покупалась только наполненная не доверху — в противном случае там — антабус...
Идём в мастерскую Владимира Немухина... Зверев в рубашке, надетой наизнанку (швы должны быть наружу — к ним машина прикасалась!).
На Сретенке — извержение содержимого. Снимает рубашку, кидает её в урну, заходит в магазин и покупает новую. Выворачивает её наизнанку, надевает.
Приходим... У Володи Плавинский, Кандауров, Алик Русанов... На столе гречневая каша, хлеб, навага, водка... Немухин с неизменной папиросой «Север», Тимофеич — с сигарой «Пагар».
Спустя некоторое время Отарий Звереву:
— Старик, ты что-нибудь, кроме «Мойдодыра», в жизни читал?
Зверев наизусть читает ему «Евгения Онегина». Посрамлённый Кандауров покидает застолье.
Великолепное остроумие Зверева было всеизвестно, поступки его вызывали то негодование, то восхищение — всё зависело от ситуации, в которой он находился... За словом в карман он никогда не лез, а из любой ситуации находил выход. О нём до сих пор ходят легенды...
Из путешествия в Самарканд:
«Ползут по рельсам трое. Плавинский: «Лестница неудобная, от ступеньки до ступеньки еле дотягиваешься». Харитонов: "И перила низкие, все руки изломаешь!" Зве-рев: "Хватит подниматься, отдохнём, — лифт приближается!"»
На приёме в посольстве США гостей встречает посол с супругой. Подходит Зверев, лезет рукой в задний карман брюк — все в недоумении — Тимофеич достаёт пучок сена: запах полей Российских.
У дяди Жоры Костаки, где Зверев жил и работал не один месяц и создал не одну сотню прекрасных работ (среди них — иллюстрации к «Евгению Онегину», «Дон-Кихоту», «Золотому ослу» Апулея), — вечернее застолье... Присутствуют художники, поэты, послы, дипломаты. Георгий Дионисович был хозяином радушным, хлебосольным, великолепным собеседником, знатоком искусства. Прекрасно играл на гитаре, пел. В его доме — праздник. Костаки: «Толя, ты же написал поэму о князе Игоре, прочти, пожалуйста!» — «Нет, Георгий Дионисович, не могу...» — скромно, но решительно отвечает Зверев. «Но мы тебя очень просим, Толя. Прочти, пожалуйста!» Зверев соглашается, читает... Все внимательно слушают... Поэма оканчивается словами князя: «И натянул тетиву я — и ни х...!» «Толечка, но как же так, при всех?» — «Георгий Дионисович, вы же сами просили», — потупив взор, скромно ответил Зверев.
Зверев творит — не имеет значения, что под рукой... — бумага, холст, картон, карандаши, кисти, перо... — он весь поглощён священнодействием. Сам процесс воспроизведения «чудного мгновения», неотъемлемой частью которого — он: взмах руки, движение карандаша, кисти — фейерверк красок, композиция — всё противоречит «канонам»! А результат?!!
Ничто и никто в этот момент не существует для него — только мгновение, автор которого есть мастер!
Толю просят нарисовать портрет... — «Бумага, холст, краски? Чем рисовать, есть?» — «Толечка. Вот бумага, цветные карандаши, акварель, темпера». — «А что ещё?» — «А что надо?» — «Веник есть?» — «Есть». — «Давай».
Мастер преобразился. Маргарита в нём, и ничто не существует, кроме того, что восхищает нас много лет спустя, после ухода того, кто был и остался Художником! Все цветные карандаши зажаты в руке... Несколько движений — все в недоумении... В ход идёт веник — вода в тазу, акварель на столе. Он не смотрит ни на краску, ни на бумагу... Всё внимание и суть!!!
Две, три, пять минут — пред взором присутствующих ТО, что никто не мог себе представить!
— Толя, изумительно, спасибо!!!
Мастер оставил нам великолепные произведения, восхитительные портреты своих современников. Он увековечил не только себя, но и своих близких, друзей — тот мир, неотъемлемой частью которого он является.
Малая Грузинская, 28... С 1976 года Зверев принимает участие во многих выставках, которые организуются в Горкоме графиков по нескольку каждый год.
Приходит на выставку. Сосредоточен — весь внимание! Лучше не подходить...
Стоит в коридоре при входе в залы. В руках у него бумага, карандаш...
— Старик. Портрет будет стоить три рубля! Ну ладно, давай хоть два!
— Что? Рупь!
— Ну, хорошо!
Счастливый посетитель, заплатив рупь, уносит рисунок домой.
Рисовал всегда и везде... Сотни? Тысячи работ! Каждый год выставки его произведений, монографии, передачи...
Отношение к нему было неоднозначное — любили, ненавидели — равнодушных не было. А как много друзей! Володя Немухин, Дима Плавинский, Саша Харитонов, Дима Краснопевцев, Боря Свешников, Алик Русанов, Георгий Костаки, Наташа Шмелькова. А Оксана Асеева!!! «Старуха, как нечем топить печку?!» — снимает с полки собрание Асеева и бросает в топку (на даче у Асеевой)!
Он ушёл Мастером, представителем великой культуры, неотъемлемой частью которой он является, оставив нам свидетельство того времени, того мира — его понимания и осознания всего, чему он был свидетелем.
Доколе мастера при жизни оных будут являться для нас «экзотикой»?! Но, когда мы лишены общения с ними, в полной мере осознаём тот пласт культуры, свидетелями которого мы были, но не осознавали. Прости нас, Господи, ибо не ведаем, что творим...
На месте упокоения Мастера водружён крест, созданный по эскизу его друга Дмитрия Плавинского. На кресте начертано: «ЦАРЬ СЛАВЫ»,
